«То был мир рычащей и стрекочущей техники, где вид тихо шлепающего бульдозера был более привычен, чем обычного легкового автомобиля, где мы, дети, по нескольку раз на дню, оторвав глаза от песочницы, кричали, задрав глаза в оранжевое дюралевое брюхо: «Вертолёт, вертолёт, посади меня полёт!», где спившиеся люди, прожившие тут много лет, бог знает за какие жуткие (а иногда и вовсе ни за какие) преступления, считали своим долгом через пятые руки вернуть занятую по случаю у какого-то малознакомого «начальника» трешку, где детей, если и боялись отпускать гулять одних, то из-за медведей, а не людей, где в старатели шли приехавшие с материка люди, имевшие определенную материальную цель в жизни. Где большинству геологов не было и сорока – вся интеллигенция была, в основном, техническая – яркая, талантливая, амбициозная молодежь, ведь на Колыму приезжали лучшие. Где оленеводы гоняли многотысячные стада, перемещаясь на вездеходах и тракторах, умело вкалывая своим животным прививки от всяких оленьих болезней, и закидывавшие на стоянках на высокие сопки антенны раций, чтобы, случись что, можно было вызвать вертолёт. Весь этот мир представлял собой единую сеть поселков, партий, полигонов. Жило и дышало всё пространство к северу от Магадана. Как оказалось, я застал последние годы, в раз слизнутого нахлынувшей волной, мира. Мир этот всё равно исчез бы в 90-е. Волне этой были свои причины, отнюдь не зависевшие от стремительности экономических преобразований в стране, но, благодаря им, сделавшие её гораздо более мощной и болезненной для тех, кого она вдруг накрыла.
Теперь этот мир стал точечным. Бывшие сидельцы уже ушли в мир иной, молодые геологи постарели, а в основном, разъехались, в старатели идут неудачники, которым больше приткнуться негде, а на полигонах ревут мощные «Катерпиллеры» и «Коматсу» взамен той отечественной техники, марок которой я так и не запомнил… . Пересматривая старые фотографии, наши родители вздыхают: «Как жаль, что тогда не было «Кодаков»?!». На сегодняшних фотографиях Колыма жутко красива, но пуста. Живущая Колыма навсегда осталась черно-белой и нерезкой».
